Балхаш - лучшая школа жизни молодого офицера

Балхаш – лучшая школа жизни молодого офицера. Летом 1970 года я, новоиспеченный лейтенант Слинько Виталий Андреевич - выпускник Харьковской ВИРТА им. Маршала Советского Союза Говорова Л.А. - был распределён в в/ч 03080. В день моего появления в отделе кадров полигона шел набор офицеров в в/ч 03145 или, как оказалось, на 35-ю площадку, расположенную в 89-ти километрах от города Приозёрск.

ЧАСТЬ 1 Первым техническим средством, на котором мне довелось работать в качестве инженера-испытателя, была ЗРС ПРО малой дальности С-225 «Азов». Но… через пару месяцев меня вызвали к командиру части подполковнику Хотовицкому, который объявил, что появилась необходимость произвести некоторые перестановки, и предложил мне должность инженера-испытателя антенного поста К-1 в 4-й команде, занимающейся испытаниями ЗРС дальнего действия С-200 «Ангара» и С- 200 В «Вега». Там я и прослужил вплоть до отъезда в г. Харьков для продолжения учёбы в ВИРТА на ФРИС (факультет руководящего инженерного состава). Одной из основных обязанностей каждого инженера команды, кроме поддержания вверенной ему боевой техники в постоянной готовности к ведению боевых действий, была непосредственная работа в качестве номера боевого расчёта какого-либо радиоэлектронного средства при проведении боевых пусков или многочасовых облётов. Связано это было с тем, что в процессе доработки программ наведения ЗУР (появление новых идей поиска воздушных целей различного класса, появление новых передатчиков помех, новых приёмов воздушного боя, противоракетных манёвров и т.д.) необходимо было уточнять границы зоны поражения ЗРС. Каждый раз, когда необходимо было уточнить, сократится ли зона поражения в случае применения противником того или иного манёвра, применения помех или противорадиолокационных снарядов, разрабатывалось техническое задание. В нём приводились: мишенная обстановка, предполагаемая дальность обнаружения воздушной цели, прогнозируемая дальность пуска и точки встречи ЗУР с целью. Подтвердить или опровергнуть расчётные данные техническое задание должен был боевой пуск. Чаще всего при объявлении боевого расчёта на ту или иную работу я занимал место офицера обнаружения. Моей задачей было выделение сигнала цели на фоне помех или отражений от местных предметов при стрельбе по маловысотной цели. Часто приходилось сидеть часами при проведении «облётов», когда самолёт какого либо класса заходил с тем или иным параметром, скоростью, на заданной высоте на ЗРС и мы обязаны были многократно обнаруживать, брать на сопровождения по угловым координатам и скорости, выбирать дальность, а через некоторое время – освобождать целевой канал и вновь повторять всё сначала. Фиксировалось всё: качество целеуказания от приданных радиоэлектронных источников обнаружения, качество поиска собственным локатором РПН, дальность выработки автопилотом ЗУР признака «Отношение сигнал-шум = 10 дБ» и т.д. Всё это, повторюсь, шло в общую копилку для уточнения границ зоны поражения. Кроме этого, каждый из нас был ответственным за проведение каких-либо научно-исследовательских работ. Мне довелось курировать несколько таких работ, которые проводились в течение нескольких лет. Самой интересной и плодотворной была работа по так называемому «турбинному эффекту». Идея впервые была высказана в МВИЗРУ руководителем кафедры училища полковником Шеломенцевым и его помощником подполковником Долговым. Суть идеи была в том, что излучённый СВЧ-сигнал радиолокатора, отражаясь от любого летательного аппарата, может дать информацию не только о скорости цели (эффект Доплера), но и о двигательной установке этого аппарата. Дело в том, что любой двигатель, жёстко закрепленный на или в корпусе летательного аппарата, обязательно создаёт эффект низкочастотной модуляции корпуса. Эта модуляция зависит от типа двигателя (винтовой или реактивный), количества ступеней турбинного двигателя, числа лопаток турбины и т.п. Не секрет, что любой человек, живущий рядом с аэродромом и мало-мальски разбирающийся в технике, может, не глядя, лишь по звуку работающего двигателя пролетающего над ним самолёта, легко определить тип самолёта. Именно это качество любого двигателя взяли за основу своей идеи вышеупомянутые офицеры МВИЗРУ. Проверить идею оказалось проще всего на ЗРС С-200 по той причине, что спектр излучаемого сигнала (а он у С-200 – непрерывный), когда его ещё не фазокодомодулирован, представляет собой одну мощную «палку» с небольшим количеством боковых составляющих. Приёмо-передающая система большинства ЗРК и ЗРС выполнена по супергетеродинной схеме. Отражённый от цели сигнал сравнивается с высокоточным «кварцованным» излучённым сигналом, преобразуется в низкочастотный сигнал, на фоне которого легко выделить модуляцию «турбинного эффекта». Для этого упомянутые ученые МВИЗРУ разработали приставку, представляющую собой «гребёнку» фильтров, подключаемую к низкочастотной части приёмного устройства в аппаратной кабине К-2 и выделяющую звуковую составляющую, соответствующую типу двигателя. Моей задачей было: при выполнении любых видов работ (облёт, боевой пуск) подключить приставку к приёмному устройству, включить на запись два магнитофона. Один писал звук «турбинного эффекта». На другой я наговаривал всё, что касалось поведения цели: тип или марка летательного аппарата, если он был известен, параметры его полёта (дальность, скорость, параметр). Регулярно плёнки переправлялись в МВИЗРУ для обработки в стенах училища. Со временем стало очевидно, что идея оказалась очень плодотворной применительно именно к С-200. Эффект был двойным. Во-первых: любой солдат-оператор, которому в течение недели в наушники проигрывали звуки «турбинного эффекта» и сообщали, какому летательному аппарату они принадлежат, безошибочно мог назвать тип цели в реальном облёте. Более того, он безошибочно называл ИЛ-29 или МиГ-21, хотя там были одни и те же двигатели. Просто в ИЛ-29 их было два. И это чётко фиксировалось. Во-вторых, что стало более ценным открытием: человеческое ухо оказалось значительно чувствительнее глаза и подготовленный оператор даже при «погашенном» экране легко по тону звука мог определить, куда надо было вращать механизм управления для взятия цели на автосопровождение. Интересным оказался и сам путь принятия на вооружение данного устройства. Генеральный конструктор Бункин Б. В. весьма болезненно относился к попыткам любых организаций предложить что-либо в спроектированный им комплекс. Учитывая это, подготовленный полковником Шеломенцевым начальник МВИЗРУ напросился на приём к Главкому ПВО маршалу Батицкому П.Ф. и прокрутил ему несколько плёнок, комментируя их, т.е. называя типы цели. Тот был потрясён лёгкостью получения такого рода информации и немедленно вызвал к себе Б.В.Бункина. Как только Главком продемонстрировал ему эффектные звуки и сказал, что сделали это устройство не разработчики комплекса, а учёные военные, Бункин Б.В. немедленно дал команду разработать промышленный образец нового блока в кабине К-2. Таким образом там появился блок КО-221, делающий тоже самое, что и приставка МВИЗРУ, но с более высоким качеством. Кстати, сам Шеломенцев стал доктором технических наук, а его помощники Долгов и еще несколько адъюнктов защитили кандидатские диссертации. Уже служа в Главном штабе ВПВО, я узнал, что на ЗРС С-200 В, которая находилась в Сирии, блок КО-221 был установлен и наша наука «обогатилась» звуками «турбинного эффекта» многих американских и французских самолётов, находившихся на вооружении Израиля. Несколько лет я курировал работы по так называемому «Дублёру-200». Когда стало ясно, что такие средства нападения, как противорадиолокационные снаряды типа «Шрайк», «Харм» или им подобные представляют очень серьёзную угрозу для ЗРС, пришлось придумывать средства увода их в сторону от антенного поста ЗРС. Опять же благодаря простоте излучаемого ЗРС С-200 сигнала проще всего было разработать такое устройство именно для него. На практике это выглядело так: в нескольких сотнях метров от антенного поста К-1 располагалась кабина «дублёра», где был собран точно такой же передатчик, что и у защищаемого комплекса, с тем же литером. От него отходил волновод, соединённый с несколькими антеннами, расположенными ещё дальше от кабины К-1. Теоретически, так как ширина диаграммы направленности К-1 невелика, то ПРС, сброшенный с летательного аппарата-носителя, после захвата им сигнала РЛС С-200 на сопровождение «провалится под луч» и будет наводиться на источник радиоизлучения не по основному лучу, а по первому или второму боковому лепестку диаграммы направленности антенны РПЦ. Так вот, если сигнал «Дублёра», излучаемый антенной с большой в вертикальном плане диаграммой направленности, будет превышать на несколько дБ уровень бокового лепестка, ПРС теоретически должен «перенацелиться» на антенну «Дублёра», что спасает тем самым основную антенну. Работа была очень утомительной. Рано утром мы должны были приехать на позицию и включить технику, так как пока солнце не встало высоко, существовали восходящие потоки воздуха и вертолёт, где стояла аппаратура регистрации величины СВЧ-сигнала, мог зависать. За время «висения» вертолёта надо было успеть обеспечить вращение антенны ЗРС с включённым на излучение сигналом по азимуту на 360 градусов, а затем включить излучение «Дублёра». По окончании работы (несколько «зависаний») плёнки отвозились в «науку», так у нас называли научно-исследовательскую часть, располагавшуюся на 40-й площадке. Там результаты подвергались обработке и готовилось новое задание. Несмотря на существовавшие планы провести контрольные испытания с участием ПРС советского производства типа Х-55, чтобы убедиться в положительном эффекте работы «Дублёра», на моей памяти такие эксперименты проведены не были. Боюсь, что это детище «Алмаза» так и «умерло», не дойдя до производства. Много внимания было уделено самому больному вопросу ПВО, а именно радиоэлектронной борьбе (РЭБ). А точнее, методам защиты средств ПВО от постановщиков помех. Противник, приняв к сведению боевую эффективность ЗРК советского производства в ходе боёв во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, постоянно модернизировал свои помехопостановщики. Мне пришлось заниматься исследованием возможности борьбы против постановщика «кроссполяризационных» помех. Большое внимание уделялось также исследованию эффективности различных типов боевой части ЗУР. Не секрет, что не существует универсальной боевой части ЗУР для борьбы с различными типами летательных аппаратов. Какие–то осколки эффективно разрушают корпус цели, какие–то - только обозначают попадание. Так что работы проводились постоянно. Очень интересными были работы по исследованию поведения автопилота ЗУР при стрельбе по плотной группе целей. На какую цель из группы будет самонаводиться на конечном участке полёта ЗУР, очень интересовала разработчиков последней. Именно тогда я внедрил своё первое рацпредложение. Сразу скажу, что между офицерами «науки», управления, разрабатывающими технические задания и обрабатывающими результаты нашей работы, и офицерами, работающими непосредственно на боевой технике, существовало, по моему, некоторое недопонимание, что, к великому сожалению, не помогало нашему общему делу. Когда обсуждались аспекты исследований поведения автопилота и радиовзрывателя ЗУР в случае пуска ракеты по плотной группе целей, никак не могли решить проблему, как дольше поддерживать ситуацию, когда и РПЦ (радиолокатор подсвета цели) и ЗУР принимают группу целей за одиночную цель. Дело в том, что ширина диаграммы направленности ЗУР в несколько раз больше диаграммы направленности РПЦ. Естественно, что как только (по мере приближения группы целей к РПЦ) одна из целей группы «вываливается» из ДН, группа перестаёт быть одиночной целью и можно назначать следующий целевой канал на новую цель. Ракета будет наводиться на сопровождаемую РПЦ цель. Значит, необходимо подольше не позволять РПЦ различать цели в группе. Чем ближе подлетит ЗУР к группе целей, принимая её за одиночную цель, тем сложнее её поведение в момент разделения группы на отдельные цели. Я в это время курировал работы по исследованию очередной разработки МВИЗРУ. Они поставили перед собой задачу исследовать, как будет меняться точность обнаружения координат цели, если в результате внешних воздействий (попадания осколков в антенное полотно РПЦ, ударная волна от близкого взрыва и т.д.) геометрия антенного полотна изменится в ту или иную сторону. Для моделирования таких ситуаций мне завезли, в том числе, листы поролона с сажей, имитировавшие радиопоглощение. Вот у меня и родилась идея конструкции, которая позволит уменьшить размеры антенного полотна РПЦ, тем самым расширив его ДН. Если ширина ДН РПЦ станет равной ширине ДН ЗУР, появится возможность исследовать поведение приёмного устройства ракеты, не запуская её с пусковой установки, т.е. в наземном положении. Группа целей будет наводиться на пусковую установку с ЗУР, а на земле будет фиксироваться всё, что происходит с автопилотом. Предложение мое вызвало сначала, мягко говоря, недоверие окружающих. Но когда я заявил, что обещаю через неделю продемонстрировать результат, мне был даден карт-бланш. На объекте существовала вышка, на которой был смонтирован КИЦ (контрольный имитатор цели). Но там было и приёмное устройство, позволяющее фиксировать уровень СВЧ-сигнала. За неделю я сварил прямоугольную конструкцию из тонких труб с крюками, чтобы вешать конструкцию на полотно антенны. На эту конструкцию я навесил листы поролона с сажей, оставив небольшое пространство вокруг центра антенны. Несколько раз, по договорённости с контрольной вышкой, мы с моими единомышленниками включали РПЦ на излучение и прокручивали антенну на 360 градусов, определяя тем самым параметры ДН. Затем, если были какие-то недостатки, на конструкцию либо довешивались листы поролона либо их приходилось снимать. Когда я доложил нашему главному инженеру Пивкину Ю. А. о готовности представить результаты, он вначале не поверил. Но я положил перед ним распечатки, полученные с контрольной вышки, где размеры ДН ЗУР и ДН РПЦ были практически одинаковыми. Это произвело впечатление. А после того, как мы обсудили с ним и другими офицерами-испытателями ЗУР нашей команды (Солдатов, Ковтун и др.) принцип организации налёта группы на пусковую установку ЗУР и построили примерный маршрут их полёта, Пивкин сам позвонил в «науку» и предложил организовать такой налёт, а мне было предложено оформить эту идею в качестве рационализаторского предложение, за что по истечении некоторого времени я получил честно заработанные 3 рубля. Должен отметить, какое большое значение имело для нас, молодых инженеров-испытателей, общение с представителями разработчика – КБ «Алмаз». Самые тёплые воспоминания связаны у меня от общения с погибшим в 1977 году Глазуновым Ю. А. Ведущий инженер фирмы, умница, отличался от многих тем, что мог выслушать любые, даже, на первый взгляд, бредовые мысли, а потом спокойно, по полочкам разложить всё полезное и бесполезное, ценное и бессмысленное. Часами мы просиживали вместе в кабине во время облётов. Мне было интересно узнать от разработчика, почему было принято то или иное решение. Порой я высказывал свои мысли по той или иной проблеме. Чаще всего это были сырые, неплодотворные идеи, но он никогда их не высмеивал. Но учил настойчиво, добивался того, чтобы мы чётко понимали, чего от наших экспериментов ждут. После каждой работы он дотошно выспрашивал у каждого из нас, что мы видели, что запомнили, на что обратили внимание, что нам показалось странным. С каким удовольствием он рассказывал о том, какие идеи и технические решения заложены в основу нашего комплекса. Он умел буквально на пальцах объяснить то, что порой так сложно воспринималось в процессе учебы в Академии. Вот в чем разница между изучением на практике и зряшным восприятием одних и тех же проблем. Уже гораздо позже, когда я стал руководителем лаборатории С-300 на полигоне Капустин Яр, принял под своё «начало» сразу 12 выпускников высших училищ и академий и начал проводить контольные стрельбы полков, перевооружавшихся на С-300, я широко практиковал заслушивание по «горячим» следам не только своих офицеров, но членов боевых расчётов полков. Всегда это было эффективно и познавательно. Своя ошибка, на которую указали по «горячим» следам, запоминается и откладывается в мозгу надолго. За пять лет моей работы на Балхашском полигоне мы отодвинули дальнюю границу зоны поражения комплекса до 240 км, что стало замечательным фактом. Недаром, когда в Сирии появился комплекс С-200, израильтяне выпустили для своих лётчиков карту Сирии, где пространство вокруг точки стояния ЗРС в радиусе 240 км было названо зоной смерти. Залетать туда израильским лётчикам не рекомендовали. Конечно, я был только винтиком в хорошо отлаженной машине 4-й команды 35-й площадки. Но я очень горжусь тем, что служил на Балхашском полигоне в в/ч 03145 да ещё и в 4-й команде. Площадка наша была дальней – 89 км от города. Домой ездили один-два раза в неделю. Семьи от этого страдали. Поэтому хочу рассказать о том, какими воспитателями были наши командиры. На одной из встреч командования части с членами наших семей, было высказано много замечаний об оторванности офицеров от забот своих семей. И кто-то из неосведомленных женщин заявил, что на площадке их мужья только пьют спирт и валяют «дурака». Сколько инстанций прошли командир части подполковник Хотовицкий и начальник политотдела полковник Хисамов, чтобы в один из «пусковых» для нашей части дней несколько автобусов с женами наших офицеров подкатили к воротам 35-й площадки. Уставшим от многочасовой поездки женщинам предложили завтрак в нашей столовой, затем развели по гостиницам, где каждая увидела, как живут их мужья. Мы, конечно же, прибрали свои комнаты, навели порядок, застелили постели. Затем женщин привезли на смотровую площадку, куда вывели громкоговорящую связь. А потом началось самое интересное и волнительное. Была объявлена 10-минутная готовность для 5-й команды (ЗРК С-75). А по радио объявили: «К боевой работе по уничтожению воздушной цели готовятся боевые расчёты в составе:…» И женщины услышали фамилии своих мужей! А когда после объявленной минутной готовности с пусковых установок стали срываться и уходить в облака одна за другой ракеты – эффект был потрясающий. В это время по радио объявили готовность 10 минут нашей 4-й команде. И теперь уже жёны офицеров нашей команды услышали свои фамилии. И вновь стартовали ракеты, теперь уже гораздо более крупные, другого внешнего вида и класса. После окончания боевых пусков и объявления по ГГС благодарности боевым расчётам, мы остались на разбор, а жён отвезли на обед, а потом вернули в город Приозёрск - больше никогда ни одна из женщин не говорила о том, что мы занимаемся на площадке не тем делом. Нас не просто стали уважать, нами стали гордиться. А какой праздник устроил нам командир, когда летом 1971 года вывез офицеров с семьями в подсобное хозяйство на берег озера Балхаш. Члены охотнического коллектива заранее выехали туда, настреляли уток, наловили рыбы. Когда семьи выгрузились из автобусов, командир подполковник Хотовицкий объявил программу. В неё входил футбол, водное поло, суп-шурпа из уток, уха из осетра с сазанами, плов из барана, катание детей на верблюде и лошади, которые мы арендовали у местного населения, казахов. До самого вечера коллектив отдыхал так, как только может отдыхать хорошо сплочённый коллектив единомышленников. Ещё долго вспоминали все эту поездку. Не часто были такие массовые выезды на природу, но ведь были! О самом командире хочу сказать отдельно. Никогда больше не встречал командира части, который мог бы «на спор» всю многочасовую дорогу от площадки до города читать стихи Есенина, Пушкина, Маяковского. А когда автобус останавливался у магазина «Весна» и проигравший приносил традиционную бутылку коньяка, расправлялись с ней все вместе: и выигравший пари, и проигравший пари, и, конечно же, многочисленные болельщики. С теплотой вспоминаю большого умницу, талантливого инженера и замечательного человека, главного инженера команды Пивкина Юрия Андреевича, своего старшего инженера Сомикова Василия Ивановича, умницу-техника антенного поста Коршунова Александра, специалиста по ЭВМ Кандыбу Вячеслава, лучшего офицера захвата в ЗРВ ПВО Чупина Валерия Яковлевича, талантливых ракетчиков Солдатова Егора, Андрущука Евгения, Лисяка Сергея, специалиста командного пункта К-9 Бутова Михаила и многих других, чьи фамилии, к сожалению, уже стёрлись в моей памяти. Они умели здорово работать, интересно отдыхать, прививали нам, молодым, чувство гордости за своё дело. Учили нас всему, что знали и умели сами. Они учили нас не только работать, но и встречать рассветы на берегу уникального озера Балхаш. Было незабываемо здорово! ЧАСТЬ 2 Возвращаясь к напечатанному. Недавно, блуждая по Интернету, нашел рассказ человека, служившего после меня на 35-й площадке. Там же были выставлены фотографии. Увидел знакомые лица, обрадовался. А когда увидел фото зданий и сооружений 35-й площадки, брошенной и разрушенной, с зияющими ранами вырванных оконных рам и обрушенных крыш, так сжало сердце, как будто узнал, что умер кто-то из близких. Приозёрск настолько глубоко вошел в мою жизнь по целому ряду обстоятельств. При распределении, после окончании ВИРТА в 1970 году, набрали туда человек 15. Летели мы «Камбалой» большим коллективом. Помню тех, кто начал там службу: Лобанов Саша, Слипченко Геннадий, Мыхтарьянц Аркаша, Неугодов Володя, Куничкин Юра, Перфилов Володя, Харисов Володя, Шуклин Гена, Нестеренко Миша, Шевырёв Саша, Большаков Серёжа, Соколовский Лёня (последние двое возвращались домой. Они в ВИРТА приехали из Приозёрска, где служили их отцы). Это лейтенанты, последний курсантский набор ВИРТА. Но с нами учились и офицеры. Из них поехали на Балхаш вместе с нами Сазонов, Зеля, Сотников. Прошу прощения, что не помню их имён. Коллектив был значительный и думалось, что будем служить рядом и дружно. Но…всех нас разбросало по разным площадкам. Кто-то попал на 40-ю и стал жить в городе. Кто-то попал на 7-ю, кто-то на 14-ю, кто-то в в/ч 04019. Встречались только по разным поводам, а то и просто случайно. Скоро образовались свои компании. Жизнь берёт своё. Жильём холостяки обеспечивались на площадках. Женатые постепенно получали квартиры в городе. Мне, Куничкину и Мыхтарьянцу досталась 35-я площадка. Да и там мы попали в разные команды, жили в разных гостиницах. Начались дни и месяцы вхождения в должность. Приходилось одновременно врастать в коллектив и изучать технику. Очень непросто это было. На раскачку времени не давали. Три дня в неделю – вторник, среда и пятница – «пусковые дни». В эти дни - или облёты, или пуски. А значит, к этому моменту техника должна быть исправна. Если нет, никто тебя из кабины не гонит. Сиди и ищи неисправность. Сам найдёшь или попросишь помощи у техников, дело твоё. Техники – Коршунов Саша и Мартьянов Саша, посмеивались, когда что-то не получалось при моих самостоятельных потугах найти неисправность. Конечно, им было немного обидно, что у меня, пацана, майорская должность, а у них – капитанские. Но так определено штатами. Я довольно быстро понял, что лучше вовремя признать свою слабину в практических вопросах и попросить помощи. Главное, чтобы дело не страдало. Со временем, влился в коллектив и жили мы дружно. На сайте вижу фото Безгрешнова В. Н. и Поплетеева А. Т. Они, думаю, вспомнят, как, приезжая к нам в команду с очередным техническим заданием на проведение той или иной работы, в свободное время гоняли вместе с нами мяч. Спорт был очень популярен на полигоне. Да, без него вообще можно было завянуть. А так: соревнования по ручному мячу почти круглый год, лыжные гонки, кроссы. В футбол гоняли в свободное время. Охота, рыбалка. На площадке был свой охотничий коллектив. В нашей команде это были, в основном, «стартовики»: Андрущук, Ковтун, Лисяк, Логинов. Коллектив имел лицензию на отстрел сайгаков. Большую часть сайгаков сдавали в Военторг. В магазинах мясо сайгака продавали по 1 рублю за килограмм. Мы не покупали. С каждой охоты тем, кто выезжал в степь, полагалось две туши. Охота разрешалась только зимой. Поэтому мы свои туши хранили в снегу на плоских крышах наших гостиниц. Я ездил «фарщиком». Охотники сидели в кузовах двух мчавшихся по степи машин. Я в фуфайке и тулупе, одетом застёжкой на спине, с двумя шерстяными масками на лице, стоял в кузове, опираясь на крышу кабины и сжимая в руках прожектор. Задача состояла в том, чтобы время от времени включать прожектор и поводя мощным лучом по горизонту обнаружить россыпь зелёных огоньков (так светятся в темноте глаза у сайгаков. Эти животные никогда не закрывают глаза - зрелище впечатляющее). Увидел - стукнул ногой по кабине, чтобы обратить внимание старшего на направление движения. А дальше задача - не дать стаду сорваться с места. Порой приходилось стрелять из СКС трассирующей пулей перед вожаком стада, чтобы остановить его. Когда стадо стоит в недоумении от яркого света, машины подъезжают до расстояния, с которого стадом не слышен звук мотора. Охотники выскакивают из машин и, включив фонарики на груди для определения «свой-чужой», передвинув патронташи на живот, бегут в сторону стада. С ружей снят ремень: был случай, когда сайгак, «пролетая» мимо охотника, зацепил рогом за ремень! А там уже, как кому повезёт. Стрельба по стаду скоротечна - от звука выстрелов стадо мгновенно срывается с места и начинают уходить. Охотники успевают выстрелить по 5-6 раз и - стада как не бывало! Теперь требуется быстро подобрать туши, выпотрошить, закинуть в кузов и дальше в степь. И всё это на морозе 20 – 30 градусов ниже нуля. Может быть, кому-то это покажется грубым, но если хоть раз в этом поучаствовал, уже не забыть. А по возвращению с охоты в гостинице праздник. Собираются все сковородки, включаются все электроплитки. Начинается процесс приготовления свежайшей печёнки и сердца сайгака. Раскупоривается фляга сэкономленного на регламентных работах C2H5OH. Вкуснятина. Довольны все. Но это не каждый день и не в ущерб испытательным работам. Боже упаси! В 1971 году меня избрали (назначил замполит) секретарём комсомольской организации. Дел прибавилось. В этом же году пришла в нашу команду целая группа «двухгодичников». Умнейшие ребята из московских ВУЗов (Копейкин, Фролов, Борисов, Дронов), Нижегородского Университета (Иванов), Киевского Университета (Билека), Рижского Политеха (Мулерис). Все разные, но очень интересные каждый по своему. Иванов Серёжа здорово рисовал портреты и корабли. Часть своих картин на космическую тему он отправил в своё время космонавту Леонову. Уверял, что потом видел свои картины на выставке, но под подписью космонавта – мы делали вид, что верили! Билека кончил факультет физики твёрдого тела. Стал незаменимым помощником заочников военных ВВУЗов. Все контрольные по физике шли к нему. Щелкать их ему было - «раз плюнуть»! Математику «делал» заочникам Масленников (дядя Саша – так все звали его). С Фроловым и Копейкиным мы вели соревнование по сбору песен бардов. Они приехали с большим запасом песен Окуджавы и считали, что лучше его нет. Я же собирал песни Высоцкого. Промышленники привозили из Москвы записи его с разных подпольных концертов. Я выпрашивал и менялся. Собрал приличную коллекцию. Минчане, с которыми я работал по «турбинному эффекту», подарили мне магнитофон. Так что в дни регламентных работ, с разрешения командира, над позициями 4-й команды очень часто звучал голос Высоцкого. Командиром 4-й команды был Дворниченко Иван Иванович. Сын его позже стал «стартовиком» С-300 на 38-й площадке. С ними мне пришлось встретиться через много лет. Когда в 1978 году первая попытка начать перевооружение полков С-25 на технику С-300 после стрельбы на 1-й площадке закончилась тем, что Госкомиссия решила отложить на год-другой этот замечательный процесс, технику решили передать в учебные центры. Я, будучи уже начальником лаборатории С-300 на полигоне в Капустин-Яре, приехал со своими офицерами получать РЛО и командный пункт. «Старт» передавал в МВИЗРУ и ННВВУ от полигона майор Дворниченко-младший. Он мне и рассказал о том, что Дворниченко – старший уволился и уехал в Волгоград. На следующий год у меня сломался телевизор. Пришлось везти его из Капустин-Яра за 120 км в Волгоград в сервисный центр. Долго не могли отремонтировать. Решил пойти пожаловаться начальству. Подхожу к двери, смотрю - на табличке: Начальник сервисного центра Дворниченко И. И. Стучусь, захожу - и вижу своего бывшего командира! Забыв про телевизор (ребята в центре его починили за час), мы сидели до закрытия центра – было, о чем вспомнить. Зимой 1972 года было приказано готовить конкурс художественной самодеятельности. Финал должен был проводиться в Приозёрске, в Доме офицеров. Раз я секретарь комитета комсомола, значит и конкурс на моих плечах. Командование поставило задачу: занять призовое место. Кто хоть раз участвовал в конкурсах художественной самодеятельности, тот знает, что желающих добровольно принять в ней участие найти сложно. А тут ещё задача - занять призовое место… Солдат на участие в конкурсе я нашел с помощью освобождения от нарядов, обещания свозить в Приозёрск – появились и плясуны, и певцы. Офицеры же не рвались на сцену. Командир и замполит давят на меня. Пришлось выступить с предложением: команда целиком может и не выиграть призовое место, но сделаем номер, который гарантированно выиграет призовое место на первенство полигона. Получил добро. Собрал молодых офицеров, поговорил со «стариками», нашел музыканта (Саша Коршунов здорово играл на аккордеоне). Рассказал в лицах один из номеров нашего факультетского (по ВИРТА) КВН. Расшевелил народ - мы подготовили мини-спектакль на 20 минут «Записки старшины 13-го Римского легиона Пидопрыгорация». Чтобы номер «выстрелил в цель», провели тщательную подготовку. Представьте себе: февраль, холодно - в зале Дома Офицеров на 35-й площадке зрители сидят в шинелях. И тут на сцене появляется стол с телефоном. За столом сидит старшина (Чупин Валерий Яковлевич) голый по пояс, на теле - хламида из белой простыни. На голых ногах - тапочки, икры ног перевязаны синей изолентой. Начинается номер в стихах и хохмах. На снимке видны молодые офицеры (узнаю Радомского Сашу, Шитина Ваню). С гитарой – Чупин. Я - дежурный по легиону, с микрофоном. В зале оживление, сначала посмеиваются, а потом с удовольствием поддерживают. Ну, а когда на сцену вышел председатель проверочной (по сценарию) комиссии, а за ним палач с мясницким топором, восторг у зрителей неописуемый! На снимке – председатель комиссии в папахе полковника Кабанова и оконной занавеске (Лисяк Серёжа). Короче, первое место было у нашего номера безоговорочно. Но, самое интересное, что в нашу комнату в гостинице, где мы переживали свой оглушительный успех, пришел Леонид Силыч Бовенко и торжественно поставил на стол две бутылки водки (неслыханный поступок для замполита). Говорит: - Не верил, но признаю. Копоти дали прилично! – Повторили мы этот номер и в Приозёрске в мае 1973 года. Первое место нам отдали. Но потаскали меня по кабинетам, выясняя, кого я имел ввиду, выставляя председателя комиссии в полковничей папахе. Ну, разве всё это можно забыть, вычеркнуть из жизни, глядя на уничтоженную площадку!? На фотографиях, выставленных на сайте, узнаю Киреева Толю (стартовик нашей команды) до перевода на 40-ю площадку. Команда старта у нас была очень сильной. Полковник Кабанов, Солдатов, Киреев, Маринцев, Ковтун, Андрущук, Лисяк, Дронов. На их плечах был тяжелый труд по приёму ракет, установке на ПУ, проверке, заправке компонентами, анализу результатов успешных и причин аварийных пусков. А, ведь чего греха таить, аварийных пусков хватало. То не все ускорители отвалятся, то не запустится маршевый двигатель - ракета доползёт до колючей проволоки и начнёт дымить испарениями компонентов. А мы на своей позиции смотрим, куда понесёт оранжевое облако, выбирая - куда бежать. Было и такое. Но чаще радовались удачным пускам. Особенно серии стрельб по ТУ-16. Ездили фотографироваться на обломки самолётов, нами сбитых. Помню, сижу на своём «Дублёре-200», а над позицией кружится горящий ЛА-17, «выбирает», куда бы ему рухнуть. Сижу и решаю, в какой колодец с антенной прыгнуть, если ЛА выберет меня в качестве мишени. Обошлось. Не мне судить, правильным ли было решение правительства позакрывать площадки полигона и отдать их на разграбление местному населению. Со временем всё расставится по местам. Средства страны, конечно, вложены туда были астрономические. Может быть, с точки зрения нынешних властей, эти средства надо было направить на другие цели - не знаю. Знаю одно: каждый, кто служил и работал на полигоне, занимался самым важным в своей жизни делом – испытывал технику, одно обладание которой служило гарантией силы, мощи огромного государства, с которым считался весь мир! Так что, очень горько видеть убитую 35-ю площадку. Спасибо всем, кто прочитал. Слинько Виталий Андреевич бывший инженер-испытатель 4-й команды в/ч 03145