Интервью с Юбиляром

Автор
Юбиляр - Евгений Васильевич ГАВРИЛИН

  "Мы сумели сохранить научные школы, это главное"

                                       Конструктивный заказчик

В истории создания ракетного щита страны каждый день судьбоносен. Но известно об этом крайне мало. Фотолетопись событий не велась по соображениям гостайны. Евгений Гаврилин – хранитель бесценных знаний. Он участник всех работ в области РКО, заказчик и руководитель многих проектов. В его книге «Эпоха «классической» ракетно-космической обороны» собран и проанализирован огромный материал. О самом главном ветеран рассказал «Военно-промышленному курьеру».

– Евгений Васильевич, одна из ваших книг посвящена «классической» эпохе. Она действительно уходит?

– Должен вам признаться, много думал над определением, вынесенным в название книги. Представляется, что наиболее полное объяснение «классичности» нам удалось найти с легендарным конструктором Виктором Карловичем Слокой. Процитирую из книги: «Классика в технике, литературе, искусстве и т. п. предполагает длительное, подчас многовековое существование того или иного созданного разумом и руками человека произведения или образца. Хрестоматийными примерами являются произведения Шекспира, Толстого, Пушкина, Чехова и многих других. Применительно к нашей технике классическим примером могут служить радиолокационные станции 5Н86 системы предупреждения о ракетном нападении. Таких примеров можно привести много. Но суть состоит в том, что классические образцы «живут» долго, потому что обладают определенными свойствами, которые отражают потребности не только сегодняшнего дня, но и будущих поколений, которые авторы сумели предвидеть, спрогнозировать и заложить в образцах дел своих».

Исходя из этих соображений я и применил понятие «классическая» эпоха РКО, прекрасно осознавая, что те фундаментальные принципы, которые удалось сформулировать, обосновать и доказать, еще долго будут «работать» на благо развития и совершенствования систем ракетно-космической обороны. Практика наших систем, много лет несущих боевое дежурство, убедительно свидетельствует о том, что понятие имеет право на существование. И это совсем не означает, что эпоха заканчивается, проекты сворачиваются. В результате наработанных классических (синоним – фундаментальных) системно-технических решений продолжается дальнейшее совершенствование РКО. Сегодня уже осязаемы принципиально новые вещи. Это РЛС высокой заводской готовности с фазированной антенной решеткой, программно-аппаратные комплексы, системы передачи данных и индикации и т. п. Имеется много задельных работ, которые свидетельствуют о хорошей перспективе. Но двигать дело полным ходом очень тяжело. В девяностые годы мы понесли существенный урон: нарушилась кооперация между заказчиком, разработчиками и оборонными предприятиями. Потеряны специалисты, разорвана связь поколений. Тем не менее я убежден, что в области систем ПРН и ПРО сохранился достаточно большой потенциал – и кадровый, и идейный. Цела научная и экспериментальная база.

– Все-таки российский задел уже есть? Обычно говорят о заканчивающемся советском.

– Сегодня действительно все еще реализуется задел, сформированный на этапе создания классической ракетно-космической обороны. Новые объекты, станции высокой заводской готовности строятся на тех основах, которые заложены нами в восьмидесятые-девяностые годы, когда я был начальником заказывающего управления  Минобороны.


Евгений Гаврилин


          Фото: Сергей Карпачев

Ростки нового есть. Но пока не те, какие могли бы быть. Сказывается провал девяностых годов. Однако остались – самое ценное – люди, которые вели работы в области РКО. Они сумели сохранить наработанное. И сегодня прорастают зерна. Я по себе чувствую – вроде бы пора уходить, но есть поле для работы, есть куда приложить силы и кому передать знания.

Главное – мы сумели частично сохранить научные школы, учим молодежь, которая идет на смену. Но когда начались эти деструктивные процессы, когда не платили зарплату, многие крупные специалисты уходили, и школы, конечно, поредели. Однако повод для оптимизма есть. Взять концерн «Алмаз-Антей». Я помню, как делали С-300 – люди фактически вытянули комплекс на своих плечах. Потому что сложно было найти деньги даже на то, чтобы вывезти образцы на полигон. И тем не менее сделали «трехсотку». Это колоссальная работа. А С-400 – уже совсем новая система.

Были великие школы и великие конструкторы. Александр Андреевич Расплетин, Борис Васильевич Бункин… Владислав Георгиевич Репин – основоположник системы предупреждения о ракетном нападении. Это ученик Бункина. Стажировался у него в лаборатории и вырос в потрясающего конструктора.

С задельными проектами есть одна проблема. Переход от административно-командной системы к рыночной привел к интегрированным структурам. И эта интеграция вышла отрасли боком.

Что такое система предупреждения о ракетном нападении? Масса наземных, космических объектов, объединенных в сеть. Они были разбросаны по огромной территории Союза, но работали в одном ритме. И была реальная кооперация. Для координации работ в СССР создали ЦНПО «Вымпел». Эта интегрированная в современном понимании структура отвечала за все. Сейчас ситуация совсем другая. Радиотехнический институт приватизировали. И вся локация «уплыла» в частный сектор. А ПАО «МАК «Вымпел» – наследник советского ЦНПО – оказался в концерне «Алмаз-Антей». Вопрос: кто теперь отвечает за систему? Кто за пуговицы – понятно, за рукава – тоже. За пиджак-то кто в ответе?

Писали об этом президенту, но пока не можем решить задачу. Частная собственность у нас превыше всего. И система, важная и ответственная, лежащая в основе стратегического паритета, с большим трудом и скрипом создается как полностью автоматическая.

– Но в начале создания противоракетной обороны трудностей наверняка было больше?

– Конечно. Я в свое время даже книгу написал, суть которой в том, что преодоление сложностей – парадигма ракетно-космической обороны.

Только трудности тогда были другого свойства. На этапе, когда люди работают в экстремальных условиях, когда невозможно отработать задачу в макете, приходится принимать решения в условиях большой неопределенности.

– В интересах ПРО проводились различные исследования – ионосферы, гиперзвука, создавались новые материалы, топлива. Что, на ваш взгляд, было самым сложным?

– Проблем была тьма. Баллистическая ракета – сложная цель, а временной ресурс, отпущенный на поражение головной части, – секунды, за которые надо решить массу нетривиальных задач. Во-первых, выделить из большого числа ложных целей головную часть – объект, который нужно поразить. Во-вторых, научиться нейтрализовать ядерный заряд. Противник сделал его «недотрогой»: при попадании в него он сразу срабатывает. Корпус головной части очень прочный, просто механически его разрушить – уже проблема. А поразить цель так, чтобы исключить возможность самопроизвольного взрыва, – это на грани фантастики. Баллистическая ракета включает надувные, дипольные, тяжелые элементы, передатчики помех, и во всем этом «кагале» надо детально разобраться. Поэтому возникла задача измерения всех элементов и обработки колоссальных объемов информации. Потребовались алгоритмы уникальной сложности и суперЭВМ высочайшей производительности. Когда начинали эти работы – у нас на полигоне были машины, считавшие со скоростью 40 тысяч операций в секунду. Первые, уже боевые машины 5Э92Б, которые мы заказывали как серийные, выдавали около ста тысяч операций в секунду, далее – пятьсот тысяч.

– Но уже скоро появились «Эльбрусы»?

– Да, 5Э92Б начали сменять «Эльбрусы». Первые были миллионниками, а «Эльбрус-2» уже выдавал примерно десять миллионов на процессор. Это хорошее быстродействие. Но у американцев уже были машины, считавшие миллиардами операций. Зато вся компонентная база – отечественная. Ни одного импортного элемента!

Конструктивный заказчик

Конструктивный заказчик

 Великие и легендарные

Первые машины, о которых я говорил, та же 5Э92Б имела 50 часов наработки на отказ. А у ЭВМ на командном пункте системы предупреждения ресурс вообще был 10 часов. То есть, чтобы наладить круглосуточное боевое дежурство, разработчикам приходилось исхитряться за счет архитектуры. Несколько машин отдавали на «холодный» резерв, несколько на «горячий», нужно было научиться переключать их одномоментно.

Средства системы предупреждения были разбросаны по всей границе Союза. Для разработчиков это была тяжелая системотехническая задача. Тем не менее ее решили, и в итоге родилась базовая станция «Дон-2Н». Она стоит на дежурстве двадцать с лишним лет. РЛС, которые разрабатывались еще при Александре Львовиче Минце, до сих пор на некоторых объектах дежурят уже почти полвека. И сделаны они на отечественной элементной базе.

Сейчас разработчики привыкли к импорту, это удобно. Действительно, элементная база хорошая. Но там свои проблемы.

– Разработчики противоракетного щита обращались к опыту создания С-25, системы ПВО Москвы? Или слишком разные задачи?

– Опыт, полученный при создании 25-й системы, был использован более чем на сто процентов. Но он никак не мог помочь в решении тех специфических проблем, о которых я уже говорил. Прежде всего была нужна совершенно новая инфраструктура.


Конструктивный заказчик

Полигон Сары-Шаган – там оттачиваллось
ракетное оружие страны

Первое, чем пришлось заняться Министерству обороны страны, – создание полигона противоракетной обороны. Капустин Яр, на котором испытывались средства системы С-25, не годился. Потребовалось создание специального полигона в Казахстане вблизи озера Балхаш, поскольку необходимо было обеспечить безопасность стрельб по баллистическим ракетам-мишеням на дальностях в сотни километров.

Второе: стала очевидна необходимость создания инструмента для виртуальных, как бы сказали теперь, испытаний боевых программ систем РКО. На первых порах это был вычислительный центр, преобразованный затем в Специальный 45-й НИИ. Опытно-теоретический метод позволил перенести основной объем испытаний на моделирование и другие сопутствующие мероприятия, поскольку на местах дислокации можно было реализовать весьма ограниченный объем натурных экспериментов.

Третье: было ясно, руководству страны в том числе, что нужна новая форма кооперации министерств и ведомств, способная в короткие сроки в пределах выделенных ресурсов решать поистине глобальные задачи. Под них было создано центральное научно-производственное объединение «Вымпел» с большими полномочиями. Оно разрабатывало по ТТЗ Минобороны комплексные проекты систем, проводило увязку характеристик средств и сроков их создания на местах постоянной эксплуатации.

Возвращаясь к 25-й системе, необходимо сказать, что она сыграла колоссальную роль как «донор», поставщик кадров для РКО. Многие ключевые специалисты, разработчики, военные прошли через горнило С-25.

– Вы уже упомянули нескольких выдающихся конструкторов и организаторов производства. Юрий Борисов, нынешний замминистра обороны, в предисловии к вашей книге «Эпоха «классической» ракетно-космической обороны» приводит теплые слова об Анатолии Георгиевиче Басистове. С кем еще из великих, как теперь о них говорят, пересекались пути?

– Мне повезло в этом плане. Почти всех конструкторов я знал лично. С Анатолием Георгиевичем очень тесно работал, когда создавался полигонный образец стрельбового комплеска «Амур-П». На все пуски ездили вместе. Он возглавлял комиссию по заводским испытаниям, я – его зам. С Борисом Васильевичем Бункиным были прекрасные отношения. Петра Дмитриевича Грушина достаточно хорошо знал. С Павлом Ивановичем Камневым, генеральным конструктором свердловского ОКБ «Новатор», мы Госпремию получали. Анатолий Иванович Савин – человек удивительной судьбы. Первую свою Госпремию получил еще студентом МВТУ имени Баумана за танковый затвор для Т-34. В 23 года стал главным конструктором!

– А Барышпольца знали?

– Конечно. Я часто бывал в Солнечногорске, в управлении Ивана Ефимовича Барышпольца. Из общения с ним, с другими конструкторами и учеными сделал очень интересное наблюдение. Созданием системы противоракетной обороны занималась плеяда людей, прошедших Великую Отечественную. Воевали Иван Ефимович Барышполец, Григорий Васильевич Кисунько, начальник управления по вводу систем противокосмической обороны Михаил Маркович Коломиец... В них было что-то общее. На войне они привыкли брать на себя ответственность, и в пятидесятые годы в условиях очень сильной неопределенности принимали решения потрясающей сложности. А похожи были своей позицией, все – государственники, и отношением к делу. Работали сутками не ради денег или наград, а потому что чувствовали ответственность и им было интересно. Я считаю себя счастливым человеком, потому что мне довелось с такими людьми поработать. Начинал служить на 10-м полигоне, как раз когда создавался первый экспериментальный образец системы противоракетной обороны.

– Сары-Шаган фактически ведет свою историю с 1961 года, когда вы там оказались…

– Да, в 1961 году в марте осуществили первый перехват баллистической ракеты. Огромная система была создана, но надежность элементной базы оставляла желать лучшего. Все ломалось, мы месяцами ночами сидели для того, чтобы провести эксперимент – перехват или проводку цели. Но набрали много материала, доказали, что решение есть. Поставленные задачи решались талантом конструкторов и мужеством военных инженеров-испытателей. Все работали с полной самоотдачей независимо от должностей и званий. Тот же Григорий Васильевич Кисунько месяцами жил на полигоне.

– В Приозерске или прямо на площадке?

– На полигоне, на площадках – на первой или на второй. Конечно, у него был домик на берегу Балхаша, но если что-то не шло – не уходил, пока не разберется. Григорий Васильевич – замечательный конструктор.

Конструктивный заказчик

Прошел, как и многие другие, школу КБ-1. Она была жестокая, потому что возглавлял ее Берия-младший, но опыт, приобретенный там, дорогого стоил. Сегодня можно наблюдать некий не очень строгий подход к порученному делу. А конструктор той школы, если не был абсолютно уверен, что прибор безотказен, никогда не пропустил бы его в систему. Сто раз выгонит из кабинета, пока ты действительно не дойдешь «до руды» и не докажешь, что все сходится и работает идеально. Эта школа дала очень хорошие ростки. От КБ-1 отпочковались серьезные фирмы: «Комета», ОКБ-30, из которого выросло ЦНПО «Вымпел», Радиотехнический институт.

Так получилось, что я попал в 4-е Главное управление и в итоге изучил практически все системы и средства, которые создавались для ракетно-космической обороны, контроля космоса, предупреждения о ракетном нападении.

– 4-е Главное управление было в том числе генеральным заказчиком тех уникальных вычислительных комплексов?

– Да, их заказывало наше управление.

– А мы знали, чего в это время достиг противник?

– В наших 2 и 45-м институтах изучали пути возможного развития технологий и в Америке, и у нас. В сравнении этих вещей делались прогнозы, чего ожидать, куда через 10 лет придет наша техника. Дело было поставлено серьезно, ко всему подходили системно и очень взвешенно. Заказывающее управление выполняло роль идеолога, 2-й институт ведал военно-техническими обоснованиями. Далее передавали свои требования разработчикам. Там есть военная приемка, которая контролировала реализацию проекта уже в металле. Ведь система строилась и на Дальнем Востоке, и на Севере – надо было делать привязку к местности. Все средства создавались прямо на месте размещения. Завод делал заготовки, а основная работа велась уже на объекте. Для этого было создано подчинявшееся нам Первое спецуправление, сотрудники которого выбирали и принимали места посадки, контролировали строителей. Каждый объект – сложнейший инженерный комплекс. Там требовались специальная водоподготовка, подача очищенного воздуха и еще много чего.

На командных пунктах установили очень сложные программные комплексы. Специалисты 45-го института разработали опытно-теоретический метод испытаний на местах размещения – там, где не постреляешь ракетами, чтобы проверить образец. Был создан огромный моделирующий математический аппарат. Институт развивался под решаемые им задачи. Как отмечалось раньше, большой вклад внес наш 10-й полигон. Инфраструктура позволяла проводить пуски, оценивать характеристики.

– Что именно вам дала служба на полигоне Сары-Шаган?

– Очень многое. Я считаю, что этот пятилетний этап был самым плодотворным для меня как офицера, как испытателя. И потом я ездил туда периодически… Профессия испытателя уникальная. Обычно о ней говорят применительно к авиационной технике. Но есть испытатели, работающие на земле, и рискуют они не меньше пилотов. Пример: идет подготовка к пуску, пятиминутная готовность. А у нас передатчик на РТН-1 выходит из строя. Что делать – отменять пуск? А ракета заправлена, топливо из нее не сливают, остается только выбросить. Тысячи людей, которые до изнеможения готовили старт два месяца, в напряжении, с центрального командного пункта по громкой связи орут: «Будем работать или отменяем пуск?». Я прошу еще минуту, бегу в аппаратный зал, а там распахнуты все шкафы, оттуда свищет рентгеновское излучение и мой друг поломку ищет. Нашли, исправили. Как пуск прошел, через тридцать секунд передатчик сгорел.

Конструктивный заказчик

 Лучшая радиолокационная станция в мире «Дон-2Н» уникальна и не имеет аналогов

Испытатели – люди совсем другого свойства, и Сары-Шаган дал мне это понимание. Сколько мы ни встречаемся с полигонщиками, все, как один, говорят: настолько интересная была работа, что память о ней – на всю жизнь. Ведь сама человеческая сущность требует позитивной, созидательной работы.

– Как вы думаете, комплексный подход, о котором сегодня много сказано, возник с началом атомного проекта?

– Скорее всего, тогда только зарождались ростки, еще не было такой разветвленной системы. Там проще задача стояла – сделать ядерную часть и сказать: «Будешь хулиганить – стрельнем». А дальше стало сложнее – появилась нужда в информации, в системе предупреждения о ракетном нападении. Чтобы избежать ложных тревог и катастрофических ошибок: нечаянно стрельнул – получил в ответ и от земного шара ничего не осталось. Когда стали появляться противоракетная оборона и системы предупреждения, началась более тонкая игра и глубокое, всестороннее изучение этих проблем. Но первый толчок, безусловно, дал атомный проект. Там ведь тоже связывали множество элементов в единый комплекс, чтобы получить осязаемый и понятный результат.

– Какую роль в работе конструктора играет интуиция?

– На мой взгляд, огромную, хотя не она одна. Главный конструктор, помимо интуиции и большой эрудиции должен обладать способностью на грани фола контролировать положение вещей, всегда идти по лезвию ножа. Он обязательно должен рисковать, быть немножко авантюристом и мечтателем.

– Евгений Васильевич, вы – лауреат Государственной премии РФ. За что, если не секрет?

– Нет, мы вместе с Павлом Ивановичем Камневым получили Госпремию за его ракету. Мы в одной группе были.

– Есть нереализованные проекты, о которых вы вспоминаете?

Конструктивный заказчик

– Конечно. Расскажу про один. Фирма «Комета» создала образец ИС – истребителя спутников, комплекс, который мог поражать космические аппараты. Сначала его выводили на низкие орбиты, где-то тысяча километров. Начали модернизацию по двум направлениям: хотели сделать головку самонаведения в оптическом диапазоне и довести высоты до 2500 километров, чтобы перехватывать американские спутники-разведчики. В принципе мы аппарат сделали. Его можно было запускать в работу и с его помощью расширить возможности перехвата. Появились модификации: ИС-М, потом ИС-МД, то есть дальний. Но тогда набирал силу ГУКОС – Главное управление космических средств, конкурирующая фирма. И началось противостояние. Два альтернативных проекта – наш и ГУКОСа рассматривала комиссия Генштаба. Но состязательность была порождена не сравнением реальных результатов, а говоря современным языком – пиаром. У них – красивые картинки, за душой – ничего. У нас – комплекс хоть и старенький, но стоит на полигоне, практически готов. Правда, стрелять не давали, в то время СССР в одностороннем порядке наложил мораторий на противоспутниковое оружие. Три месяца заседали, и в итоге конкуренты нас победили.

Этот комплекс мне было жаль. Сначала аппарат поражал цель на втором витке. «Комета» поработала, ввела новые алгоритмы, и он стал выполнять задачу на первом витке, а потом вообще перешли на зенитно-ракетный старт, то есть он мог поражать цель сразу. Провели серию испытаний – порядка десятка перехватов. Проект реально было в течение двух-трех лет завершить и поставить на дежурство. Сил потратили много: создали кооперацию, нацелили ее, заинтересовали предприятия.

– Как работал заказчик? Как формулировались задачи, которые ставились перед военно-промышленным комплексом?

– В те годы у заказчика была плодотворная миссия. Военно-промышленная комиссия задавала пятилетнюю программу фундаментальных и прикладных исследований, подготовленные решения пропускали через нас. Мы как заказчик всегда искали новые пути, формулировали задачи, решить которые считали нужным. Это позволяло, допустим, в Сибирском филиале АН СССР загрузить заданной тематикой институты по высокочувствительным приборам. Наработанные результаты рекомендовали конструктору. То есть заказчик активно участвовал в процессе. Не сидел, не ждал результата.

Сегодня заказчик, на мой взгляд, больше похож на бухгалтера: сколько по договорам денег положено, сколько освоили… А раньше мы занимались тем, что задавали ОКР и отвечали за их исполнение. Формулировали требования по элементам с нуля. Затем наступала очередь эскизного проекта, мы его оценивали. Такой должна быть функция заказчика – конструктивной, а не просто тупого контролера.

Наш начальник управления все время говорил: ты руководитель проекта – вот и решай. Пример: надо принимать станцию, а приборы плавятся. И наши специалисты вместе с промышленниками едут в Питер, разбираются, ищут решение. Заказчик в те годы был исключительно творческим механизмом, работавшим на уровне главного конструктора. У него всегда была своя позиция, его институты нарабатывали материалы, а мы оппонировали. Ругались, сидели ночами, но всегда находили решение, которое было технически грамотным и идеологически выдержанным.

Сегодня, насколько могу судить, военпреды и заказчик занимают другую позицию. Они не лезут в глубины. Это их самая слабая сторона.

– Оценивая ситуацию в той сфере, которой занимаетесь, вы много рассказали о том, что огорчает. А что радует?

– Первое – то, что сохранились базовые направления. Ведется совершенствование системы контроля космического пространства. В прошлом году завершился очередной этап госиспытаний. У страны появилась возможность полнее контролировать космос. Система предупреждения о ракетном нападении впервые (такого и в советский период не было) замкнула радиолокационное поле по всему периметру страны. Обновлен весь радиолокационный парк. Введены в строй новые современные станции. Готовится космический эшелон. Это реальные достижения. Значит, тематика жива, специалисты есть. Как говорят, кости есть – мясо нарастет.

20 февраля Евгений Гаврилин отметил 80-летие. Примите наши искренние поздравления, товарищ генерал-майор, уважаемый Евгений Васильевич. Желаем вам здоровья и бодрости, плодотворной работы и хорошего настроения, новых встреч с заинтересованной аудиторией!

Справка «ВПК»

Евгений Гаврилин родился 20 февраля 1937 года в Подмосковье. В 1954-м поступил в Артиллерийскую радиотехническую академию ПВО имени Маршала Советского Союза Л. А. Говорова. С 1961-го – на полигоне Сары-Шаган: инженер-испытатель, начальник РЛС, главный инженер – замкомандира части. Испытывал экспериментальные системы ПРО, участвовал в разработке новых направлений практической радиолокации. С 1965-го – в 45-м СпецНИИ Минобороны СССР. С 1969 по 1992 год служил в 4-м ГУ МО. В 1975-м за создание уникальных автоматизированных систем ПРО награжден орденом Красной Звезды. Лауреат Государственной премии РФ. Генерал-майор. С 1992 года – в запасе. Автор книг «Преодоление сложности – парадигма РКО», «Радость жизни…», «Эпоха «классической» ракетно-космической обороны», пользующихся большой популярностью у разработчиков ВВСТ, военных, студентов.

Евгений Гаврилин

Беседовали Владимир Лебедев, Сергей Карпачев

Опубликовано в выпуске № 6 (670) за 15 февраля 2017 года
Подробнее: http://vpk-news.ru/articles/35212

 Информацию об опубликованном в ВПК интервью передал в редакцию сайта ветеран полигона Ю.В.Рубаненко.

Тема статьи