"... есть фамилии, как будто специально рожденные для высоких званий"
ПОЛКОВНИК ПРОЗОРОВ
Фамилия для звания
Ранним августовским утром 1970 года я впервые ехал на "семерку", еще только начиная привыкать к лейтенантским погонам и ромбику с гравировкой "АРТА". В боковом кармане лежало предписание явиться в штаб в/ч 03142 и представиться командиру части полковнику Прозорову. Однообразный пейзаж за окном вагона "чугунки" быстро переключил на зрительное знакомство с будущими сослуживцами и на собственные мысли. И тут мне почему-то подумалось, что есть фамилии, как будто специально рожденные для высоких воинских званий: адмирал Нахимов, маршал Говоров, маршал Бажанов... Звание "полковник", конечно, поскромнее, но сочетание "полковник Прозоров" очень четко вписывалось в долгий список, иллюстрирующий эту мысль. При этом сам командир части мне виделся непременно высоким, статным и крепким мужчиной: человек с таким гордым и красивым звучанием своего имени просто не мог быть щупленьким или пузатеньким. А потому, когда возле штаба я увидел высокого, статного и крепкого полковника, беседующего с каким-то офицером, то сразу понял - это Прозоров. А дальше - мой короткий доклад о прибытии и ответное: "Полковник Прозоров. Валерий Аркадьевич". Причем, вот это, вовсе не положенное по Уставу "Валерий Аркадьевич" вместе с крепким рукопожатием для меня прозвучало как "Добро пожаловать!", мигом сняв мое естественное напряжение.
А потом был кабинет командира и то, что сводится к слову "знакомство" и известно каждому офицеру. Но сначала был звонок Прозорова, как я понял, заведующей офицерским общежитием. И я услышал примерно следующее: "Сегодня у вас поселится выпускник Харьковской академии лейтенант Неугодов. Подготовьте ему отдельную комнату... Да, я знаю, что у вас офицеры живут по двое и по трое. А ему - отдельную. Пусть другие видят, что такое академия, и к чему они должны стремиться".
Чего греха таить, в тот момент я ощутил, как над моей макушкой появляется нимб, а сейчас происходит явление меня части. И в такой эйфории я пребывал пока не вошел в эту свою отдельную комнату, где меня вдруг осенило: "Стоп! Так ведь получается, что в этих шестиметровых "хоромах" мне и с пивком надо быть поосторожнее, и со многим прочим, включая "молодые дела": на меня же здесь будут смотреть как на какой-то образец". Нимб сразу же куда-то исчез, и я вдруг понял, что тот звонок, который Прозоров вполне мог сделать и в мое отсутствие, был альтернативой целого инструктажа - как я должен здесь жить, служить и работать. А одна только фраза "Пусть другие видят, что такое академия" была для меня куда значимее многих долгих и нудных наставлений.
Вот так уже в самом начале своей службы и жизни на "семерке" я увидел в Прозорове неординарного командира, тонкого психолога и очень умелого педагога. Дальнейшее только все сильнее убеждало в том, что так оно и есть.
Разнос по-прозоровски
Не стану придумывать что-то, пользуясь тем, что проверить меня сейчас уже невозможно. А потому прямо скажу: я общался с Прозоровым так же, как и другие лейтенанты и старлеи - на расстоянии, определенном существенной разницей в возрасте, звании и должности. Потому-то здесь озвучиваю то, что видели и слышали десятки других офицеров, и то, что может знать о командире части максимум капитан. Правда, сейчас расскажу о том, чего не видел и не слышал никто, включая и меня. А это - командирские децибелы Прозорова и публичное "снятие стружки" с непременным "лексиконом". Даже если кто-то такой процедуры и заслуживал.
... При транспортировке ракеты на стартовую площадку произошло ее падение с платформы и повреждение. Причина - недостаточное крепление. Виновник - капитан С., отвечавший за погрузку ракеты. Дальнейшее понятно - комиссия, расследование, акт, приказ начальника полигона.
Его мы услышали на очередной читке приказов. Вернее, услышали от полковника Прозорова буквально следующее: "О случившемся вы знаете. Причину - тоже. Результат такой: начальнику потока - выговор, главному инженеру части - строгий выговор, мне - предупреждение о неполном служебном соответствии, капитану С. - замечание". За короткой паузой, в которой отчетливо слышалось наше недоумение, резонно ожидалось вполне понятное сотрясание стен. Но Валерий Аркадьевич спокойно и тихо произнес: "Вы все понимаете. Вы знаете, как надо работать. А потому выводы делайте сами". И с этими словами он вышел из комнаты...
Уверен, что ветеранов сам приказ не удивил: в те годы такая система наказания была нормой. А вот если кто-то уже собрался порассуждать о мягкотелости Прозорова, то предлагаю повременить, потому что потом была курилка, заполненная дымом и... тишиной. На капитане С., как говорится, лица не было. А потом он произнес: "Лучше бы Прозоров меня с дерьмом смешал и по стене размазал. Было бы легче".
... Не раз и не два я убеждался в том, что у Прозорова была именно своя манера общения с подчиненными. В ней не было панибратства, но не было и восседания над всеми. Он ни разу никого не оскорбил. Но порою одно его меткое слово было куда более ощутимым и действенным, чем целые тирады с матом-перематом. На его выступлениях никто не поглядывал на часы, поскольку он обладал каким-то особым даром - способностью одной короткой фразой выразить то, что у других еле помещается в долгие речи. Один из примеров этого - чуть ниже. Приготовьтесь к мурашкам по коже...
Свой - за своих
А пока - об одном эпизоде, свидетелем которого я не был. Но был майор из нашего политотдела, который присутствовал на той беседе командира части с молодой работницей офицерской столовой, пришедшей к нему на прием. И он растиражировал потом содержание этой беседы, очень поспособствовав тому, что не только молодые офицеры начали смотреть на Прозорова с еще большим восхищением.
Ситуация была и житейской, и не такой уж и редкой не только в армии. В общем, девушка забеременела от нашего лейтенанта, а он ее требование о женитьбе почему-то воспринял вовсе не с восторгом. Вот она и пришла к командиру части, услышав от него короткий, емкий, а для некоторых командиров и поучительный монолог:
- Он не хочет жениться? Но я же не могу приказать ему. Наказать? А за что? Интим не является нарушением Устава. К тому же, подумай: если я объявлю ему выговор, тогда он тем более сбежит от тебя, поскольку ты, получается, испортила ему карьеру. Пропесочить его на офицерском собрании? Но ведь там будут, в основном, молодые офицеры, которые не только поддержат его, но даже и позавидуют ему. К тому же, насколько я понимаю, он справился со своими мужскими обязанностями. Вот если бы не справился - тогда другое дело... А вообще - почему ты пришла ко мне уже после всего. Пришла бы до того, как уединиться с ним - я бы тебя не только отговорил, но и предложил бы тебе другого паренька. У нас их хватает...
Конечно, за этими словами, способными вызвать и улыбку, скрывались совершенно иные чувства и мысли Валерия Аркадьевича. Более того, после этих "шуточек-прибауточек" он поговорил с девушкой уже по-отцовски, а после ее ухода вызвал к себе того лейтенанта. И, судя по всему, разговор там был куда более серьезный. Но для нас главным было то, что Прозоров заступился за своего офицера как командир и как мужчина.
Чем эта история закончилась - не помню. Но помню, что потом "на горизонте" пару раз возникали барышни, которые заметно поправились с помощью наших лейтенантов. Но, насколько знаю, никто из них в кабинете Прозорова не появлялся.
Бойцыцы
Именно так я называю телевизионных холеных дамочек в армейской форме и с солидными - вплоть до генеральских - погонами на плечиках. И в этом очень смачном словечке - и недоумение, и протест, и даже усмешка. А говоря об этом, сообщаю, что "бойцыцы" я впервые услышал от Валерия Аркадьевича Прозорова.
Зимой 1971 года в нашу часть впервые должны были прибыть 12 девушек - военнослужащих по найму. Об этом на очередной читке приказов нам сообщил сам командир. Причем, начало его выступления сопровождалось тем, что в хрущевские времена называлось оживлением в зале, а пару раз в этом зале даже вспыхивал смех. Прозоров сказал тогда:
- Как я ни отбивался - двенадцать девушек нам придется принять. Знаю, что и одна барышня в мужском коллективе - это проблема, а тут их - дюжина. У них же все не так, как у людей. Я вон присмотрелся к жене и понял, что без зеркала и без конфет они жить не могут. Начальник тыла, учти это. Тетянец (начальник медслужбы) здесь? Тебе задание: возьми свою самую большую трубу и проверь каждую. Ты - молодой, ты справишься. Но если у кого-то из офицеров потом возникнут проблемы, начинай искать свою самую большую клизму. Для себя. А еще запасись анальгином. Им - для здоровья, мне - от головной боли. Ох, уж мне эти бойцыцы... Ладно, посмеялись - и хватит.. Теперь давайте поговорим серьезно.
А дальше пошел действительно серьезный и обстоятельный разговор том, что надо сделать. И закончился он короткой, но емкой фразой командира:
- И запомните, для этих девушек наша часть должна стать родным домом, а наш коллектив - их семьей, в которой их берегут и защищают.
А рассказал я об этом совещании потому, что оно было типичным для нашей части. Да, при Прозорове допускались и некоторые вольности - вплоть до "мужских" шуточек. Но они создавали атмосферу, в которой многие серьезные вопросы решались и легче, и проще.
Результатом же того нашего разговора и последовавшей большой работы стало то, что девушки потом прибыли действительно домой, где их ждали. Да и они оказались на высоте: и служили отлично, и вели себя очень достойно. И не случайно некоторые из них вскоре вышли замуж за наших молодых офицеров. При этом и погоны у них были вовсе не генеральские, и служили они далеко не в Садовом военном округе, расположенном внутри Садового кольца столицы. Потому-то "бойцыцы" - это не о них.
Досрочная седина
А теперь - обещанный выше эпизод, закончившийся фразой полковника Прозорова, от которой у меня и сейчас мурашки по спине.
На вечерней поверке в одной из рот обнаружилось отсутствие солдата. Следом обнаружилось отсутствие его шинели и шапки, что породило очень серьезные опасения. Когда же выяснилось, что утром этого солдата рота поздравляла с днем рождения, а один из рядовых видел, как он прятал в шинели грелку, опасения переросли в тревогу: именно в грелках родители иногда присылали сыновьям спиртное. Служившие на полигоне знают, что могло произойти: солдат выпил и пошел трезветь в зимнюю степь, где властвуют мороз, снег и ветер. Увы, страшные сугробы посреди бескрайней равнины редко, но обнаруживались. В общем, дежурному по части быстро стало ясно: командира роты надо вызывать, а командиру части - докладывать о случившемся. Уже ложившийся спать Прозоров дал команду: "Солдат поднять по тревоге и шеренгой направить в степь. Вызвать начальника медслужбы. Автотехнику вывести в степь с зажженными фарами. Я выезжаю". На часах было около одиннадцати вечера.
... Тому солдату повезло: вполне понятный сугроб был обнаружен, когда его сон только начал превращаться в вечный. А наутро он уже стоял на плацу перед всей частью, понурив голову и шмыгая носом. Маленький, растерянный, а в чем-то даже трогательный пацаненок, меньше всего похожий на злостного нарушителя дисциплины. И Прозоров сказал тогда:
- Ты хоть понимаешь, что сегодня тебя здесь не было бы? Ты хоть представляешь, что могло быть сегодня в твоем родном доме, с твоими мамой и отцом?
Солдатик покорно кивал, не переставая утирать нос рукавом шинели. А Валерий Аркадьевич после короткой паузы произнес ту самую фразу, которую я назвал бы знаменитой:
- Вот из-за таких м...ков, как ты, мы в сорок лет становимся седыми!
И с этими словами он буквально сорвал с головы папаху, под которой уже было немало инея, рожденного вовсе не морозом... А затем прозвучало заключительное: "Десять суток ареста!". В ответ же паренек пролепетал вовсе не уставное: "Спасибо" и... заплакал, усердно размазывая слезы и сопли по щекам...
Это построение длилось минут пять - не больше. Все выступление Прозорова я процитировал дословно. Но расходились мы, осознавая, что вчера часть спасла солдату жизнь, а сейчас наш командир буквально тремя фразами, возможно, спас этого паренька в его дальнейшей жизни. И в этом был весь Прозоров.
Эпилог
Через два года пришел приказ о моем переводе в НИЧ. Если бы я сказал, что воспринял его без особой радости, то мне никто бы не поверил. И правильно бы сделал. Хотя, конечно же, мне было жаль расставаться со своим 4-ым потоком и его отличными офицерами и прекрасными людьми, с которыми мне так повезло начинать свою службу. Впрочем, ушел ли я тогда, если и сейчас прекрасно помню начальника потока подполковника И.Ланцова, подполковников И.Зелепукина, С.Гусельникова, В.Московченко, В.Синельникова, майора В.Фролова - да всех-всех, о ком вспоминаю с уважением и благодарностью.
А в 72-ом, не скрою, было еще одно, заметно мешавшее внутреннему ликованию, - мысль о чем-то вроде бегства в "тепленькое местечко". Как, мол, отнесутся к моему переводу уважаемые мною люди "семерки", на которой я прослужил сравнительно недолго?
Со всем этим я и шел в штаб части, чтобы во второй раз оказаться в кабинете ее командира: уйти, не попрощавшись с Прозоровым, я просто не мог. Прощание было коротким и теплым. А уже уходя, я не выдержал и признался в том, что меня беспокоило. Помню, Валерий Аркадьевич впервые назвал меня по имени, сказав: "Володя, не переживай. Все нормально. Просто ты еще только начинаешь службу".
* * *
Каждый портрет состоит из отдельных штрихов. Я попытался нанести на незримый и пока еще чистый холст несколько своих штрихов, очень надеясь на то, что у меня будут соавторы - ветераны, которые знали командира в/ч 03142. Глядишь, и у нас получится портрет одного из тех людей полигона, которые достойны места в нашей памяти и в наших сердцах. Причем, название этого портрета уже готово - "Полковник Прозоров". А ведь и вправду, есть фамилии, рожденные как будто специально для высоких званий.
Подполковник в отставке В. Неугодов