Воспоминания своей мамы, Гречихиной (Толстовой) Юлии Павловны, о жизни и работе в блокадном Ленинграде прислал в редакцию сайта ветеран полигона подполковник Гречихин Владимир Николаевич (на фотографии они с мамой в 2013 году). Публикуем без сокращений и изменений.
"Моя семья проживала в Петрограде (Ленинграде) с 1923 года. Родители жили на Невском проспекте в коммунальной квартире №2 дома №104. Окна нашей комнаты выходили на проспект, в том месте, где к Невскому примыкает улица Марата. Отец и мать были медицинскими работниками. В настоящее время в нашей квартире располагается «Общество блокадников г. Санкт Петербурга».
22 июня 1941 года я в составе группы студентов Ленинградской фельдшерской школы перешедших на третий курс отправилась в Петродворец на экскурсию. Наша группа состояла из 18 человек. Никто себе представить не мог, что нас ожидает в этот день ужасная весть.
По радио диктор Левитан объявил, что на Советский Союз, без всякого предупреждения напали войска фашисткой Германии. Началась Великая Отечественная Война. Нас студентов направили в Ораниенбаумский район рыть окопы. Через неделю нас отозвали и послали в формируемый эвакогоспиталь №165. Начальником госпиталя был полковник медицинской службы Шашин Иван Иванович. Мы должны были там проходить практику в здании школы. Нас зачислили как вольнонаемных практикантов.
Практика началась оклеиванием окон полосками белой бумагой, уборкой помещений и вообще всевозможных работ по формированию госпиталя. Военная комиссия приняла наш госпиталь 6 сентября 1941 года. Мы приступили к практике с приемного отделения. Первые раненые начали поступать в госпиталь уже 7 сентября.
Город уже бомбили и фугасными и зажигательными бомбами. Бомбежки были непрерывные. Строго по графику осуществлялся артиллерийский обстрел. Одним из первых стратегических объектов города были сожжены Бадаевские склады, на которых находился огромный запас продовольствия. По улицам в буквальном смысле слова текли реки горящего сахара вперемежку с землёй и различным мусором. В последствии эту сладкую землю люди собирали и вываривали с целью добыть немного сладкой воды.
С небольшим перерывом включали сирену, люди бежали в подвалы как в бомбоубежища.
8 сентября 1941 года по радио выступил первый секретарь Ленинградского Обкома партии Жданов А. А., который сообщил о введении чрезвычайного положения в городе.
Мой отец – Толстов Павел Васильевич, профессиональный военный врач, имеющий боевой опыт ещё с Гражданской войны, был назначен начальником военного госпиталя. Руководителем этого госпиталя он прошёл всю войну, которая закончилась для него в Риге в составе Прибалтийского фронта.
Мать - Толстова (Виноградова) Анна Александровна была направлена для прохождения военной службы в Военно-медицинскую академию им. Кирова С. М.
Трагедия на Ладожском озере.
17 сентября на Ладожском озере произошла трагедия, о которой впервые открыто было написано только в 2004 году.
Военным командованием на основании приказа маршала Ворошилова К. Е., было принято решение об эвакуации из Ленинграда выпускников-офицеров Военно-Морской медицинской академии, Военно-морского гидрографического училища, Ленинградского Военно-Морского инженерного училища им. Жданова А. А., специалистов Артиллерийского и Технического управлений ВМФ, гражданских лиц и членов семей.
Эшелоны с людьми прибыли на станцию «Ладожское Озеро», рядом с которой находился порт «Осиновец». Всего на баржу №725, не приспособленную для перевозки людей, было погружено по разным данным от 1200 до 1550 человек.
На Ладоге ночью разыгрался сильнейший шторм, баржа разломилась. Буксир «Орёл» тащивший баржу, после обрыва троса, смог взять на борт только 216 человек. Около 40 было спасено подошедшей канонерской лодкой. Остальные люди утонули. Спасательных средств не было, а температура воды составляла около 8 градусов.
Утром, оставшихся в живых, безнаказанно расстреливали с воздуха доблестные немецкие лётчики.
Я намеренно останавливаюсь на этом малоизвестном факте Великой Отечественной войны, в связи с тем, что на барже находился брат моего отца, мой родной дядя – лейтенант медицинской службы Толстов Анатолий Васильевич, выпускник Военно-Морской медицинской академии. Он долгие годы считался без вести пропавшим. Отец искал документальное подтверждение факта его гибели всю оставшуюся жизнь
Доклад о трагедии на Ладоге поступил в Государственный Комитет Обороны 1 октября 1941 года, материалы представленные в докладе рассекречены только в 2004 году. Это событие отныне находится в списке ста наиболее серьёзных катастроф с пассажирскими судами. За рубежом её называют «Русским «Титаником». На Ладоге погибло очень много народа и на воде и в последствии на льду
Вскоре была введена карточная система на продукты. В магазинах образовались огромные очереди.
Фашисты методично бомбили город.
Самый страшный период блокады начался в ноябре месяце. Температура воздуха опускалась ниже 40 градусов мороза. Город был отключен от электроэнергии, все провода были порваны, трубы отопительных батарей и водопровода развалились.
С началом ледостава по Ладожскому озеру из близлежащих колхозов стали привозить какое-то количество продуктов. Это была очень маленькая толика, но она тоже помогала людям осаждённого города.
Подача воды в дома отсутствовала. Позже за водой ходили на Неву. Суточная норма хлеба была снижена до 125 грамм. Продуктов в магазинах почти не было, отоваривать товарные карточки было почти нечем. Люди начали погибать от холода и голода.
Молодежь нашего госпиталя отправляли на поля Кировского завода собирать листья капусты, оставшиеся темно зеленые листья на кочерыжках. Мы ползали и обрывали эти листья буквально под обстрелом. Почти все отморозили руки.
Гитара
В последствии, эти отморожения пальцев на руках, не позволили мне заниматься моим любимым увлечением, игрой на гитаре. До войны я училась, а затем играла на шестиструнной гитаре изготовленной известным в то время музыкальным мастером Кузнецовым Михаилом Ивановичем. С группой гитаристов я выступала на концертах струнных инструментов, а так же играла в театре. Моим учителем был известный в то время гитарист Яшин Василий Иванович.
К моему большому сожалению после войны играть я уже не могла. Гитара хранилась у меня и уже в наше время я передала её Бронницкому музею.
В конце ноября я стояла и помогала анестезиологу давать наркоз больному и вдруг потеряла сознание и упала, мне поставили диагноз «дистрофия второй степени».
В декабре, когда лед на Ладоге стал крепким, наладились автомобильные перевозки продуктов, хотя и до этого многие пытались проехать, но из-за тонкости льда оказывались на дне.
Увеличили порцию хлеба до 250 грамм. Несколько кусочков суррогатного хлеба изготовленного из опилок, столярного клея и остатков муки я хранила долгие годы дома, а затем передала в Бронницкий музей.
Город продолжали бомбить и день и ночь, были созданы бригады, которые на улице подбирали трупы замерших и убитых людей.
В конце декабря уже регулярно ходили машины с продуктами, продолжалась и эвакуация, обратно забирали людей на Большую Землю.
31 декабря в канун нового 1942 года мы сдали государственный экзамен, лично я получила фельдшерское свидетельство с отличием. В настоящее время подлинник этого документа находится в МУК «Музей истории г. Бронницы».
В январе 1942 года мы проходили военно-призывную комиссию, из наших 18 человек осталось десять, которых в том числе и меня в связи с тяжелой формы дистрофии на военную службу не призвали.
Букет сирени.
Среди многих дней прожитых в блокадном Ленинграде мне особенно запомнился мой день рождения 11 февраля 1942 года. Мне исполнилось двадцать лет. На улице была метель и сильный мороз. В нашей комнате стояла печка-буржуйка, которая давала немного тепла и неяркого света.
Собрались наши родственники нашедшие в себе силы пройти несколько километров по заснеженному городу. Пришёл и старый друг моего отца, профессиональный художник Пономарёв.
Организовали нехитрое застолье. Пономарёв сказал мне, что к большому его сожалению, он не может преподнести мне подарок и спросил, что я бы я сейчас пожелала. Я ответила ему, что мне очень хочется увидеть распустившийся букет сирени в простой стеклянной банке с водой. Пономарёв, встал, собрался и ушёл. Через некоторое время он вернулся с мольбертом и красками. Он попросил нас снять со стола клеёнку, которой он был покрыт, достал масляные краски, подогрел их на буржуйке и начал писать картину прямо на клеёнке, используя её как холст. Через два часа картина с букетом сирени в банке была готова. В нашей комнате вдруг наступила весна и как-то сразу всё страшное и холодное отошло на второй план, перед этой простой по своей сути картиной.
Я храню эту картину всю свою жизнь. Несмотря на годы, а ей уже 67 лет, картина прекрасно сохранилась и по сей день радует взор всех людей приходящих взглянуть на неё.
Зимой, умерших от ран, голода и обморожений в нашем госпитале невозможно было вывезти для захоронения. Руководством было принято решение до наступления весеннего потепления складывать трупы людей между двумя зданиями госпиталя. К середине марта трупы укладывали уже с третьего этажа.
В марте для выбора места для захоронения я оказалась с группой врачей на деревенском кладбище села Пискарёвка. Замороженные трупы людей лежали там штабелями как дрова. Жуткое было зрелище. Сколько там их было, не знает точно никто. Вскоре были выкопаны котлованы, в которые укладывали ориентировочно по 500 человек. В настоящее время на этом месте располагается мемориальный комплекс «Пискарёвское кладбище».
Неразорвавшаяся бомба
Немцы народ любящий подсчитывать всё, что они делают или творят. Согласно их статистике официально на Ленинград было сброшено 4756 фугасных авиабомб и более 80 тысяч зажигательных. Вся эта масса смертоносного металла нанесла огромнейший ущерб и разрушения города, повлекли за собой гибель многих тысяч людей. Однако бывали случаи когда тяжёлые бомбы пробив несколько этажей или попав в мягкую землю сквера не взрывались.
В апреле 1942 года мы были свидетелями падения бомбы в нескольких десятках метров от нашего дома, практически в начало улицы Марата. Если бомба взорвалась, эти строки не было бы кому написать. Бомба, пробив тонкую корку асфальта, ушла в болотистый грунт. Воздушной волной хлестнуло по окнам, но старые венецианские стёкла устояли.
Почему я описываю этот, казалось бы, ничем не примечательный факт. Дело в том, что спустя 27 лет эту самую бомбу, впрочем как и множество других извлекал из земли мой родной брат (по матери) офицер Быстров Александр Иванович. В посёлке Девяткино находился полк войск Гражданской обороны, где он проходил службу в подразделении разминирования. За время службы им было обезврежено несколько десятков тысяч неразорвавшихся боеприпасов. К тридцати годам он имел два боевых ордена Красной Звезды, являлся Почётным гражданином г. Ленинград и его портрет долгие годы находился в экспозиции Артиллерийского музея. А когда упала та самая бомба, ему было всего три годика.
Наш госпиталь получил предписание эвакуироваться 27 июля 1942 года, причем предлагали всех родственников забирать с собой. Нас родных эвакуировалось восемь человек в Алтайский край. Кроме меня и мамы, ехали мой брат-Александр, сестры матери: Полина и Евгения и их дети Гена, Виктор и Люся.
На баржах перевезли весь госпиталь. Санитарный поезд стоял почти на самом берегу Ладожского озера. Мы ехали почти месяц.
Доехав до Алтайского края мы, прибыли в г. Рубцовск. Работу мы получили в 12 км от города. амбулатория, в которой было место для фельдшера и медицинской сестры.
В 1944 году мы получили пропуск в Ленинград и вернулись в свой любимый город."
Тема статьи